Некогда ещё Писание Ветхого Завета предвещало: Вот, видение грозное, и лице его от востока. Выступят порождения драконов Аравийских на многих колесницах и с быстротою ветра понесутся по земле, так что наведут страх и трепет на всех, которые услышат о них (3 Ездр 15:28-29). Много веков спустя это пророчество исполнилось. Один из лжепророков, пришествие в мир коих предрекал Господь, прельстил многих (Мф 24:11), возвестив в Аравии новое учение: поклоняться Богу одинокому (Коран 112.1), далёкому (Коран 12.31) и жестокому (Коран 17.58), источнику равно и добра и зла (Коран 10.107; 39.38), которым всё, что случается, предопределено (Коран 33.38). Для человека, желающего угодить такому богу, было заповедано веровать в его одиночество, а также в то, что возвестивший это учение араб-торговец – его посланник и пророк; пять раз в день совершать определённый ритуал с произнесением молитвенных формул и чередованием телесных поз; раз в жизни посетить святилище в одном арабском городе и на соседней горе зарезать овцу; небольшую часть прибыли время от времени тратить на своих домашних, и один месяц в году есть и пить только ночью. А также было заповедано вести священную войну с теми, кто не признаёт этого учения, пока не будут они покорены ему (Коран 2.193). Соблюдающему это было обещано в этой жизни благоденствие, а в жизни будущей прекрасный сад с вечными наслаждениями – преимущественно сексуального и гастрономического характера, а также, отчасти, эстетического. Всё это было записано в книге, составленной уже после смерти основателя, которая была объявлена откровением и творением этого бога, а текст её – извечным и неизменным до буквы.
Учение это получило название ислам – производное от арабского слова “мир” (салам), и множество подстёгиваемых сим учением “драконов Аравийских” понеслось по земле и в беспощадных кровопролитных войнах вскоре захватило огромные территории – как христиан, западных и восточных, так и зороастрийцев, язычников, индусов. Эта “религия мира” со временем распространилась во многих народах, и приверженцы её продолжали вести непрерывные войны, даже до сего дня, подпадая тем самым под запечатлённое Самим Господом определение лжи, говоря: “мир, мир!”, а мира нет (Иер 8:11).
Но Бог, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию (2Пет 3:9), и на этой ниве собрал для Себя достойную жатву. Есть сведения, что уже один из ранних сподвижников самого основателя ислама – Мухаммеда, Убайдаллах ибн Джахиз, переселившийся во время “первой хиджры” в Эфиопию, уверовал там во Христа и принял крещение. Он был первым, но далеко не последним мусульманином, кто обратился к свету истины. (Вот два рассказа из эпохи раннего ислама, относящихся ко времени правления четвёртого “праведного” халифа, племянника и зятя Мухаммеда, Али: “Один мусульманин принял христианство. Али приказал ему вернуться в ислам, но он отказался. Али убил его и не отдавал тело родным, хотя они предлагали ему много денег. Он сжег тело”; “другой человек из племени Бани-Ижл стал христианином. Его привели к Али, закованным в цепи. Они долго говорили. Мужчина ответил ему: “Я знаю, что Иса – Сын Божий”. Тогда он (Али) встал и ногами ступил на него. Когда это увидели другие, они тоже начали топтать мужчину. Тогда Али сказал “Убейте его”. Его убили и Али приказал сжечь тело” (Тахави. Китаб аль-Сияр)) Некоторые из последовавших его примеру позднее, принесли столь великий духовный плод, что были причислены Вселенской Церковью к лику святых. О них и пойдёт речь.
Предложенные здесь рассказы не являются собственно житиями святых, это скорее размышления о внутреннем облике этих подвижников, составленные на основе житий. Они сопровождены некоторыми комментариями исторического и исламоведческого характера, а также сведениями из жизни современных людей, обратившихся из ислама ко Христу, которые, как представляется, в некоторых местах помогают лучше понять, что в тот или иной момент переживали, чем руководствовались наши святые. От этого нам подчас открывается яснее и полнее всё величие их подвига.
Учение это получило название ислам – производное от арабского слова “мир” (салам), и множество подстёгиваемых сим учением “драконов Аравийских” понеслось по земле и в беспощадных кровопролитных войнах вскоре захватило огромные территории – как христиан, западных и восточных, так и зороастрийцев, язычников, индусов. Эта “религия мира” со временем распространилась во многих народах, и приверженцы её продолжали вести непрерывные войны, даже до сего дня, подпадая тем самым под запечатлённое Самим Господом определение лжи, говоря: “мир, мир!”, а мира нет (Иер 8:11).
Но Бог, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию (2Пет 3:9), и на этой ниве собрал для Себя достойную жатву. Есть сведения, что уже один из ранних сподвижников самого основателя ислама – Мухаммеда, Убайдаллах ибн Джахиз, переселившийся во время “первой хиджры” в Эфиопию, уверовал там во Христа и принял крещение. Он был первым, но далеко не последним мусульманином, кто обратился к свету истины. (Вот два рассказа из эпохи раннего ислама, относящихся ко времени правления четвёртого “праведного” халифа, племянника и зятя Мухаммеда, Али: “Один мусульманин принял христианство. Али приказал ему вернуться в ислам, но он отказался. Али убил его и не отдавал тело родным, хотя они предлагали ему много денег. Он сжег тело”; “другой человек из племени Бани-Ижл стал христианином. Его привели к Али, закованным в цепи. Они долго говорили. Мужчина ответил ему: “Я знаю, что Иса – Сын Божий”. Тогда он (Али) встал и ногами ступил на него. Когда это увидели другие, они тоже начали топтать мужчину. Тогда Али сказал “Убейте его”. Его убили и Али приказал сжечь тело” (Тахави. Китаб аль-Сияр)) Некоторые из последовавших его примеру позднее, принесли столь великий духовный плод, что были причислены Вселенской Церковью к лику святых. О них и пойдёт речь.
Предложенные здесь рассказы не являются собственно житиями святых, это скорее размышления о внутреннем облике этих подвижников, составленные на основе житий. Они сопровождены некоторыми комментариями исторического и исламоведческого характера, а также сведениями из жизни современных людей, обратившихся из ислама ко Христу, которые, как представляется, в некоторых местах помогают лучше понять, что в тот или иной момент переживали, чем руководствовались наши святые. От этого нам подчас открывается яснее и полнее всё величие их подвига.
Хочется прежде сказать несколько слов об истории христианской миссии среди мусульман. Бытует мнение, согласно которому ислам считается “необращаемой” религией. Однако оно верно лишь отчасти. Было бы более точным охарактеризовать ислам как “труднообращаемую” религию. Мусульмане действительно труднообращаемы, как и приверженцы иных эксклюзивных монотеистических религий, таких, как христианство и иудаизм. Тем не менее, распространённое мнение о безуспешности и малочисленном характере христианской миссии среди мусульманских народов не вполне соответствует действительности. Мнение это, как кажется, вытекает прежде всего от незнания миссионерских трудов Православия на этой ниве, в то время как сравнительно хорошо известны подвиги православных миссионеров в других местах — на Аляске, в Японии, Китае, Африке, Сибири...
Богатая и важная тема истории православной миссии среди мусульман ещё ждёт своего достойного исследователя. Здесь же, не имея возможности охватить её полностью, сделана попытка высветить хотя бы некие грани данного процесса, которые позволили бы составить целоcтное и более соответствующее действительности представление об этой малоизвестной стороне проповеди Вселенского Православия.
Из истории миссии Константинопольской Православной Церкви можно вспомнить, как после возвращения в Х веке Антиохии в состав Византийской Империи, в течении нескольких лет практически всё местное арабо-мусульманское население добровольно перешло в Православие, включая представителей арабской знати. То же происходило и в возвращённых примерно тогда же округе Лаодикея и городе Мелитене. Но наиболее ярким является, безусловно, событие 935 г., когда целое арабское бедуинское племя бану Хабиб “в числе 12000 всадников в полном вооружении, с семьями, клиентами (людьми, не входящими в племя, но находящихся под его покровительством – Ю.М.) и рабами перешло к грекам, приняло христианство и стало сражаться против своих прежних единоверцев”. Арабский историк XIII века Ибн Зафир пишет, что бану-Хабиб остаются христианами "по cиe время". В целом в IX-X вв. из ислама в христианство обратилось до 100 тысяч человек.
Для Русской Церкви миссия среди мусульман традиционна. Свт. Михаил Киевский (X) посылал монаха Марка проповедовать Христа булгарам-мусульманам, в результате чего приняли крещение четыре князя булгарских. Свт. Петр Московский (XIII) вступал в публичные диспуты с мусульманскими проповедниками и одерживал в них победы. Свт. Макарий Московский (XVI) крестил последнего хана Казани – Едигера-Мухаммеда и пёкся о устроении проповеди Православия среди татар. В результате более чем четырёхсотлетней миссионерской деятельности Русской Православной Церкви среди татар образовалась новая этноконфессиональная группа — кряшены, состоящая из православных татар. По переписи 1926 года кряшен было около 200 тысяч. В настоящее время на территории России их проживает порядка 320 тысяч (В 1930-е годы всех кряшен записали татарами. Народ был по-просту забыт. И лишь недавно, в 1999 году эта народность снова была официально восстановлена в Российской Федерации. С конца 80-х гг. наблюдается культурное и духовное возрождение кряшенского народа).
Во второй половине XVI века обратившийся из ислама и ставший христианским миссионером Аллах-Верди из Цахура вернул в Православие целое племя грузин-ингилов.
В самом начале XIX века стараниями православных миссионеров было обращено в христианство свыше 47 тысяч осетин — большая часть народа. К 1823 году обращены были почти все.
Историю же тайной миссии христианства на территориях, подчинённых мусульманам, проследить крайне сложно, если вообще возможно, однако существование в настоящее время около 10-12 миллионов христиан-арабов (при общей численности арабов порядка 100 миллионов), из которых лишь немногие являются потомками арабских племён, принявших христианство в доисламскую эпоху, приоткрывает нам масштабы и успехи этой миссии, каждый шаг которой был связан со смертельным риском как для обращающих, так и для обращаемых. Впрочем, можно и здесь привести несколько ярких примеров. Так, в конце IX - начале X вв. в арабской Испании обратившийся в христианство князь Омар ибн Хафсун вместе со своими сыновьями господствовали почти полвека над горными долинами, сидя в своём замке Бобастро. В то же время переходит из ислама в Православие курдский князь Ибн-ад-Даххак, владевший крепостью ал-Джа'фари. Но куда более интересным является тот факт, что в XV в. в самом Багдаде и некоторых переднеазиатских областях правила турецкая династия Кара-Коюнлу, которую египетские мусульманские историки прямо обвиняли в отступничестве от ислама и принятии христианства.
В немногих примерах средневековых государств, в которых равно покровительствуемы (или, во всяком случае, терпимы) были и христианство и ислам (Хазарский Каганат IX-Х вв., государство Каракитаев XII в.) христианство получало более широкое распространение в сравнении с последним.
Безусловно, в ходе истории ряд христианских народов полностью, либо почти полностью обратились в ислам. Это факт. И в наши дни в Африке случается, что целые племена переходят из христианства (хотя и не православного) в ислам. Причины этого — тема для отдельной работы, но следует иметь в виду, что всегда существовал и обратный процесс, который существует и до сих пор – достаточно вспомнить пример Православной Церкви самой крупной мусульманской страны мира – Индонезии, где православная община возникла в конце 1980-х миссионерскими трудами всего лишь одного человека и увеличилась за десять лет с 1 до 2500 человек. В Алжире насчитывается порядка 43 000 тайных христиан. В Турции, по сведениям греческого правительства – до полумиллиона.
Таким образом, выбор человеком религии не может быть жёстко увязанным с его этнической или культурной принадлежностью. Образ Божий, сокрытый в каждом человеке, несёт дар свободы, который никому не под силу отнять. О том, как воспользовались своей свободой – или что делали для её обретения – люди разных времён, национальности, социального положения, и пойдёт речь.
Богатая и важная тема истории православной миссии среди мусульман ещё ждёт своего достойного исследователя. Здесь же, не имея возможности охватить её полностью, сделана попытка высветить хотя бы некие грани данного процесса, которые позволили бы составить целоcтное и более соответствующее действительности представление об этой малоизвестной стороне проповеди Вселенского Православия.
Из истории миссии Константинопольской Православной Церкви можно вспомнить, как после возвращения в Х веке Антиохии в состав Византийской Империи, в течении нескольких лет практически всё местное арабо-мусульманское население добровольно перешло в Православие, включая представителей арабской знати. То же происходило и в возвращённых примерно тогда же округе Лаодикея и городе Мелитене. Но наиболее ярким является, безусловно, событие 935 г., когда целое арабское бедуинское племя бану Хабиб “в числе 12000 всадников в полном вооружении, с семьями, клиентами (людьми, не входящими в племя, но находящихся под его покровительством – Ю.М.) и рабами перешло к грекам, приняло христианство и стало сражаться против своих прежних единоверцев”. Арабский историк XIII века Ибн Зафир пишет, что бану-Хабиб остаются христианами "по cиe время". В целом в IX-X вв. из ислама в христианство обратилось до 100 тысяч человек.
Для Русской Церкви миссия среди мусульман традиционна. Свт. Михаил Киевский (X) посылал монаха Марка проповедовать Христа булгарам-мусульманам, в результате чего приняли крещение четыре князя булгарских. Свт. Петр Московский (XIII) вступал в публичные диспуты с мусульманскими проповедниками и одерживал в них победы. Свт. Макарий Московский (XVI) крестил последнего хана Казани – Едигера-Мухаммеда и пёкся о устроении проповеди Православия среди татар. В результате более чем четырёхсотлетней миссионерской деятельности Русской Православной Церкви среди татар образовалась новая этноконфессиональная группа — кряшены, состоящая из православных татар. По переписи 1926 года кряшен было около 200 тысяч. В настоящее время на территории России их проживает порядка 320 тысяч (В 1930-е годы всех кряшен записали татарами. Народ был по-просту забыт. И лишь недавно, в 1999 году эта народность снова была официально восстановлена в Российской Федерации. С конца 80-х гг. наблюдается культурное и духовное возрождение кряшенского народа).
Во второй половине XVI века обратившийся из ислама и ставший христианским миссионером Аллах-Верди из Цахура вернул в Православие целое племя грузин-ингилов.
В самом начале XIX века стараниями православных миссионеров было обращено в христианство свыше 47 тысяч осетин — большая часть народа. К 1823 году обращены были почти все.
Историю же тайной миссии христианства на территориях, подчинённых мусульманам, проследить крайне сложно, если вообще возможно, однако существование в настоящее время около 10-12 миллионов христиан-арабов (при общей численности арабов порядка 100 миллионов), из которых лишь немногие являются потомками арабских племён, принявших христианство в доисламскую эпоху, приоткрывает нам масштабы и успехи этой миссии, каждый шаг которой был связан со смертельным риском как для обращающих, так и для обращаемых. Впрочем, можно и здесь привести несколько ярких примеров. Так, в конце IX - начале X вв. в арабской Испании обратившийся в христианство князь Омар ибн Хафсун вместе со своими сыновьями господствовали почти полвека над горными долинами, сидя в своём замке Бобастро. В то же время переходит из ислама в Православие курдский князь Ибн-ад-Даххак, владевший крепостью ал-Джа'фари. Но куда более интересным является тот факт, что в XV в. в самом Багдаде и некоторых переднеазиатских областях правила турецкая династия Кара-Коюнлу, которую египетские мусульманские историки прямо обвиняли в отступничестве от ислама и принятии христианства.
В немногих примерах средневековых государств, в которых равно покровительствуемы (или, во всяком случае, терпимы) были и христианство и ислам (Хазарский Каганат IX-Х вв., государство Каракитаев XII в.) христианство получало более широкое распространение в сравнении с последним.
Безусловно, в ходе истории ряд христианских народов полностью, либо почти полностью обратились в ислам. Это факт. И в наши дни в Африке случается, что целые племена переходят из христианства (хотя и не православного) в ислам. Причины этого — тема для отдельной работы, но следует иметь в виду, что всегда существовал и обратный процесс, который существует и до сих пор – достаточно вспомнить пример Православной Церкви самой крупной мусульманской страны мира – Индонезии, где православная община возникла в конце 1980-х миссионерскими трудами всего лишь одного человека и увеличилась за десять лет с 1 до 2500 человек. В Алжире насчитывается порядка 43 000 тайных христиан. В Турции, по сведениям греческого правительства – до полумиллиона.
Таким образом, выбор человеком религии не может быть жёстко увязанным с его этнической или культурной принадлежностью. Образ Божий, сокрытый в каждом человеке, несёт дар свободы, который никому не под силу отнять. О том, как воспользовались своей свободой – или что делали для её обретения – люди разных времён, национальности, социального положения, и пойдёт речь.
В этом далеко не полном обзоре представлены люди разных эпох — от VIII до XIX века, разных национальностей — арабы и турки, татары и болгары; разных возрастов — старцы и юноши, люди среднего возраста; разных профессий — разносчики зелени, купцы, ремесленники, чиновники, солдаты и учёные; люди разного сословного происхождения, с разным семейным положением, разного уровня образованности, разных, наконец, характеров... И то, что все они нашли в себе силы ответить на любовь Божию и обратиться ко Христу, запечатлев это обращение собственной кровью, доказывает, что оно не было обусловлено ничем из перечисленного, но являлось внутренним подвигом личности каждого из них. На них исполнилось дивное пророчество Господа: и придут от востока и запада, и севера и юга, и возлягут в Царствии Божием (Лк 13:29), где нет ни еллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, ни варвара, ни скифа, ни раба, ни свободного, но все и во всем Христос (Кол 3:11). Таково щедрое воздаяние Любящего за ответный подвиг любви…
Ничего аналогичного такому подвигу среди христиан, перешедших в ислам, не было, несмотря на всю массовость этого явления в определённые эпохи. (Поэтому известный фильм Хотиненко и вызывает неизбежное ощущение натянутости и искусственности всей этой истории. Несвойственен, не естественнен для ислама подобный образ - чисто христианского мученичества. Режиссёр сознательно и вполне последовательно экстраполирует это целиком христианское явление на чуждую почву, чуждую культуру, вероятно, желая тем самым создать ощущение новизны, которое могло бы привлечь и затронуть зрителя. Однако получается довольно-таки малосимпатичный гибрид и происходит это, на наш взгляд, именно в следствии незнания автором основ и той и другой культуры. Образ мученика, его подвиг в христианстве имеет значение именно как подражание крестному подвигу Богочеловека, как соучастие своими страданиями в страданиях Христа, исторический факт которых в исламе категорически отрицается.) Такими вероотступниками руководило всё, что угодно, но только не любовь к истине. Это признавали и сами мусульмане. Например, арабский поэт XI века Абу ал-Ала так пел в своих стихах:
Христианин переходит в ислам
Корыстолюбия ради, а не из-за любви;
Он жаждет лишь власти, или боится судьи,
Или хочет жениться.
Не известно ни одного случая перехода православного подданного Византийской Империи на её территории в ислам, тем более с дальнейшим исповедничеством.
На самом деле, за исключением одного примера, о котором будет сказано ниже, практически не существует даже рассказов о кровавом запечатлении своей веры кем-либо из рождённых в исламе мусульман под пытками православных христиан. Таковых примеров действительно много в случае язычников — да, но христиан... (В последнее время редко когда любая русскоязычная мусульманская статья, хоть как-то косвенно затрагивающая вопрос соотношения с христианами, обходится без укоризненного упоминания о Крестовых походах. Однако многоучёным мусульманским публицистам следовало бы знать, что римо-католические Крестовые походы принесли горя и зла народам православным ничуть не меньше, чем мусульманским, а по правде говоря, даже больше. И навязывали свою веру римо-католики нам теми же методами, что и последователям Мухаммеда. Так что не вполне понятно, почему православные должны испытывать перед последними какой-то комплекс вины за войсковые операции, инициированные римо-католической церковью.) Мне известен только один, который с некоторыми натяжками может быть отнесён к ним.
Относительно одного из сподвижников Мухаммеда — Абдаллы ибн Хузафы ал-Сахми, существует легенда о том, как византийский император под страхом смерти пытался обратить его в христианство, но потерпел в своём предприятии поражение. Историчность этого происшествия у меня лично вызывает большие сомнения. Во всяком случае на столь высоком уровне.
Однако даже в этом повествовании привлекает внимание один существенный момент: если христианский император, убедившись в невозможности обратить пленного мусульманина, отпускает его на свободу, то мусульманские правители, убедившись со своей стороны в том же, пленных христиан убивают. И ещё один интересный момент: Абдалле угрожают применить пытки, а именно, если верить автору его жизнеописания, угрожают постепенным расстрелом из луков и опусканием в котёл с кипящим маслом, но его не подвергают им. В отличие от мусульманских правителей, у которых в аналогичной ситуации за угрозой непременно следовало дело.
Отсутствие таковых примеров помимо всего прочего, конечно же обусловлено тем, что христианство не знает той исконной и чисто мусульманской практики, согласно которой если враг или пленный во время битвы объявляет о своём переходе в ислам, ему необходимо сохраняют жизнь, а если подсудимый иноверец даже после вынесения приговора принимает ислам, его освобождают от всех обвинений. А предпосылок для возникновения подобной практики в христианстве не возникало в силу различия самого понимания веры. Вера есть отношения подлинной, не показной любви между Богом и вверяющим себя Ему человеком. Принимающий христианство под страхом смерти, не является христианином, потому-то и не могло возникнуть почвы для таковых насильственных обращений. “Вера души не есть плод тела;” - так выражал в диалоге с мусульманами свою позицию один из византийских императоров, - “и нужен благой язык и правомыслие тем, кто приводит к вере, а не сила, не угроза, не нечто мучительное и страшное. Ибо каким образом потребно принуждать естество бессловесное, не следует действовать здесь, убеждая душу разумную не рукой, не бичом и не чем-то другим, такого же рода и угрожающем смертью”. (Можно также вспомнить "наказную грамоту" Ивана Грозного направлявшимся в новоучреждённую казанскую епархию архиепископу Гурию и архимандритам Варсонофию и Герману: "в крещение неволею не приводить, обращаться с иноверцами кротко, с умилением, жестокостей им не чинить, а при необходимости освобождать их от суда воевод и наместников"). Согласно одному хадису, возводимому к самому Мухаммеду, тот так сказал, толкуя аят предались Ему те, кто на небесах и на земле, вольно и невольно (Коран 3.83): “Те, кто на небесах — это ангелы. Те, кто на земле — это родившиеся в исламе. Предавшиеся невольно — это пленённые народы, кого привели к исламу в цепях и оковах и кого ведут в рай против их воли”. В этом — различие между христианством и исламом. Христиане убеждены, что в рай против воли никого привести нельзя.
Да, в Византийской Империи также православному подданному под страхом смерти было запрещено переходить в какую-либо иную религию. Однако на неподконтрольных мусульманам территориях в то время добровольно в ислам из христианства, повторю, никто никогда не переходил. Как мне думается, именно в силу духовной примитивности этой религии в сравнении с христианством, и даже с древними философско-пантеистическими учениями, в которые иногда уклонялась элита Империи.
Безусловно, в процессе многовековых исламо-христианских войн случалось всякое. Во время I Крестового похода при взятии католиками Иерусалима было истреблено свыше 70 тысяч мусульман, из них 10 — в мечети, где они пытались укрыться. Во время III Крестового Похода английский король Ричард Львиное Сердце однажды по своей прихоти приказал вырезать две тысячи пленных мусульман. Византийский полководец, а впоследствии император Никифор Фока во время своих победоносных походов уничтожил несколько тысяч мусульман северной Сирии и Крита... Но при этом Православной Церковью (в отличии от Католической) эти жертвы (вкупе с жертвами и своей стороны!) рассматривались как павшие на обычной войне, чрезмерная жестокость некоторых кампаний которой объяснятся условиями того времени, она не имела ярко выраженного религиозного наполнения; точно так же как настоящая антитеррористическая кампания в Чечне, которую никто из православных не воспринимает как войну против ислама. Православию глубоко чуждо понимание священной войны, присущее мусульманским экстремистам, для которых “Джихад является высшей формой богослужения, какую только можно предложить Аллаху”.
Именно поэтому, когда тот же император Никифор II Фока (963-969) задумал издать закон, по которому все христианские воины, павшие в боях с мусульманами, автоматически причислялись бы к лику святых мучеников, Церковь, несмотря на все принуждения, категорически воспрепятствовала самой мысли о таком нововведении, как противоречащем самому духу христианства.
Именно поэтому в Константинополе уже в конце VIII века арабским купцам было позволено отстроить мечеть, в которой, как явствует из писем св. патриарха Николая Мистика, пленные арабы даже в самые победоносные для Империи дни могли молиться без какого-либо принуждения их к принятию христианства.
Следует здесь, наверное, сказать несколько слов о сложившемся у исследователей мифе о какой-то небывалой веротерпимости Арабского Халифата, “неизвестной средневековой Европе”. Из чего этот миф складывается и чем обосновывается? Исследователь видит, что несториане и монофизиты, по отношению к которым в Византийской Империи регулярно предпринимались гонения, бежали в мусульманские страны и там жили в этом отношении более благополучно. На основании этого и возникает идея о большей веротерпимости Халифата. Однако исследователь не учитывает тот важный факт, что у монофизита или несторианина в этих двух империях был разный статус. В Византии он был еретиком и его как еретика гнали. В Халифате же он был иноверцем и его никто не трогал, если он не занимался прозелитизмом.
Но по отношению к собственным, мусульманским еретикам в Халифате нередко предпринимались куда более ужасные, кровавые и беспощадные гонения, которые и не снились византийским императорам (В качестве примеров можно привести мутазилитскую михну при ал-Мамуне (IX в.), пыточные казни суфиев в X в., гонения на мутазилитов в XI в., истребление ливанских шиитов в конце XIII в., и мн. др.). А когда, в свою очередь, какой-нибудь мутазилит или саламит попадал в Византийскую Империю, то там он оказывался иноверцем, мог преспокойно ходить в ту же константинопольскую мечеть и никто его никаким гонениям не подвергал. Именно поэтому, например, когда в 969 г. Антиохия была вновь возвращена в состав Византии, большая часть мусульманского населения осталась, тогда как монофизитский яковитский патриарх со всею своею паствою переехал в мусульманский город Диарбекир. В Никейский период едва ли не треть войска православной Византийской Империи состояла из турок-мусульман (скитикон), успешно выступавших в сражениях с римо-католиками. Говорить о том, что их кто-то мог бы притеснить, просто смешно. К концу XIV века в стенах Константинополя был уже целый мусульманский квартал, в котором действовали шариатские суды для подданных императора, исповедующих ислам – большую веротерпимость сложно себе представить!
Так что в действительности по отношению к иноверцам Империя была не менее терпимой, чем Халифат, по отношению же к еретикам Халифат был подчас куда более нетерпимым, чем Империя. Если говорить строго, то в обоих государствах это всякий раз определялось политикой конкретного правителя.
Возвращаясь к нашим святым, хочется отметить одну сложность, с которой пришлось столкнуться в работе над брошюрой. Один из двух самых важных моментов в их жизни — момент уверования во Христа, оказывается не до конца ясным, и действительные причины его теряются среди схематичного перечисления фактов. Поговорил с христианином, услышал Писание, оказался на богослужении, увидел чудо — всё это, на самом деле, не объясняет, что же в действительности их подвигло, что дало им силы изменить весь строй своей жизни и своего ума и целиком повернуть его ко Христу. Довольно мусульман сталкиваются с христианскими чудесами, ещё большее количество читает Евангелие, немало имеют друзей среди христиан, и, не смотря на всё это, ко Христу не приходят.
Таинство обретения Христа не сводится к сумме определённого религиозного опыта, особых обстоятельств и тех или иных внутренних ощущений. Один бывший индонезийский мусульманин, ныне православный священник и миссионер, о котором упоминалось в самом начале работы — о. Даниил (Баянторо), в своём мусульманском прошлом не отличался любовью к христианам. Более того, он имел религиозный диспут с христианином, и победил в нём. Но после этого с ним произошло нечто, после чего он уже не смог жить, как раньше. Ему открылся Христос.
Ничего аналогичного такому подвигу среди христиан, перешедших в ислам, не было, несмотря на всю массовость этого явления в определённые эпохи. (Поэтому известный фильм Хотиненко и вызывает неизбежное ощущение натянутости и искусственности всей этой истории. Несвойственен, не естественнен для ислама подобный образ - чисто христианского мученичества. Режиссёр сознательно и вполне последовательно экстраполирует это целиком христианское явление на чуждую почву, чуждую культуру, вероятно, желая тем самым создать ощущение новизны, которое могло бы привлечь и затронуть зрителя. Однако получается довольно-таки малосимпатичный гибрид и происходит это, на наш взгляд, именно в следствии незнания автором основ и той и другой культуры. Образ мученика, его подвиг в христианстве имеет значение именно как подражание крестному подвигу Богочеловека, как соучастие своими страданиями в страданиях Христа, исторический факт которых в исламе категорически отрицается.) Такими вероотступниками руководило всё, что угодно, но только не любовь к истине. Это признавали и сами мусульмане. Например, арабский поэт XI века Абу ал-Ала так пел в своих стихах:
Христианин переходит в ислам
Корыстолюбия ради, а не из-за любви;
Он жаждет лишь власти, или боится судьи,
Или хочет жениться.
Не известно ни одного случая перехода православного подданного Византийской Империи на её территории в ислам, тем более с дальнейшим исповедничеством.
На самом деле, за исключением одного примера, о котором будет сказано ниже, практически не существует даже рассказов о кровавом запечатлении своей веры кем-либо из рождённых в исламе мусульман под пытками православных христиан. Таковых примеров действительно много в случае язычников — да, но христиан... (В последнее время редко когда любая русскоязычная мусульманская статья, хоть как-то косвенно затрагивающая вопрос соотношения с христианами, обходится без укоризненного упоминания о Крестовых походах. Однако многоучёным мусульманским публицистам следовало бы знать, что римо-католические Крестовые походы принесли горя и зла народам православным ничуть не меньше, чем мусульманским, а по правде говоря, даже больше. И навязывали свою веру римо-католики нам теми же методами, что и последователям Мухаммеда. Так что не вполне понятно, почему православные должны испытывать перед последними какой-то комплекс вины за войсковые операции, инициированные римо-католической церковью.) Мне известен только один, который с некоторыми натяжками может быть отнесён к ним.
Относительно одного из сподвижников Мухаммеда — Абдаллы ибн Хузафы ал-Сахми, существует легенда о том, как византийский император под страхом смерти пытался обратить его в христианство, но потерпел в своём предприятии поражение. Историчность этого происшествия у меня лично вызывает большие сомнения. Во всяком случае на столь высоком уровне.
Однако даже в этом повествовании привлекает внимание один существенный момент: если христианский император, убедившись в невозможности обратить пленного мусульманина, отпускает его на свободу, то мусульманские правители, убедившись со своей стороны в том же, пленных христиан убивают. И ещё один интересный момент: Абдалле угрожают применить пытки, а именно, если верить автору его жизнеописания, угрожают постепенным расстрелом из луков и опусканием в котёл с кипящим маслом, но его не подвергают им. В отличие от мусульманских правителей, у которых в аналогичной ситуации за угрозой непременно следовало дело.
Отсутствие таковых примеров помимо всего прочего, конечно же обусловлено тем, что христианство не знает той исконной и чисто мусульманской практики, согласно которой если враг или пленный во время битвы объявляет о своём переходе в ислам, ему необходимо сохраняют жизнь, а если подсудимый иноверец даже после вынесения приговора принимает ислам, его освобождают от всех обвинений. А предпосылок для возникновения подобной практики в христианстве не возникало в силу различия самого понимания веры. Вера есть отношения подлинной, не показной любви между Богом и вверяющим себя Ему человеком. Принимающий христианство под страхом смерти, не является христианином, потому-то и не могло возникнуть почвы для таковых насильственных обращений. “Вера души не есть плод тела;” - так выражал в диалоге с мусульманами свою позицию один из византийских императоров, - “и нужен благой язык и правомыслие тем, кто приводит к вере, а не сила, не угроза, не нечто мучительное и страшное. Ибо каким образом потребно принуждать естество бессловесное, не следует действовать здесь, убеждая душу разумную не рукой, не бичом и не чем-то другим, такого же рода и угрожающем смертью”. (Можно также вспомнить "наказную грамоту" Ивана Грозного направлявшимся в новоучреждённую казанскую епархию архиепископу Гурию и архимандритам Варсонофию и Герману: "в крещение неволею не приводить, обращаться с иноверцами кротко, с умилением, жестокостей им не чинить, а при необходимости освобождать их от суда воевод и наместников"). Согласно одному хадису, возводимому к самому Мухаммеду, тот так сказал, толкуя аят предались Ему те, кто на небесах и на земле, вольно и невольно (Коран 3.83): “Те, кто на небесах — это ангелы. Те, кто на земле — это родившиеся в исламе. Предавшиеся невольно — это пленённые народы, кого привели к исламу в цепях и оковах и кого ведут в рай против их воли”. В этом — различие между христианством и исламом. Христиане убеждены, что в рай против воли никого привести нельзя.
Да, в Византийской Империи также православному подданному под страхом смерти было запрещено переходить в какую-либо иную религию. Однако на неподконтрольных мусульманам территориях в то время добровольно в ислам из христианства, повторю, никто никогда не переходил. Как мне думается, именно в силу духовной примитивности этой религии в сравнении с христианством, и даже с древними философско-пантеистическими учениями, в которые иногда уклонялась элита Империи.
Безусловно, в процессе многовековых исламо-христианских войн случалось всякое. Во время I Крестового похода при взятии католиками Иерусалима было истреблено свыше 70 тысяч мусульман, из них 10 — в мечети, где они пытались укрыться. Во время III Крестового Похода английский король Ричард Львиное Сердце однажды по своей прихоти приказал вырезать две тысячи пленных мусульман. Византийский полководец, а впоследствии император Никифор Фока во время своих победоносных походов уничтожил несколько тысяч мусульман северной Сирии и Крита... Но при этом Православной Церковью (в отличии от Католической) эти жертвы (вкупе с жертвами и своей стороны!) рассматривались как павшие на обычной войне, чрезмерная жестокость некоторых кампаний которой объяснятся условиями того времени, она не имела ярко выраженного религиозного наполнения; точно так же как настоящая антитеррористическая кампания в Чечне, которую никто из православных не воспринимает как войну против ислама. Православию глубоко чуждо понимание священной войны, присущее мусульманским экстремистам, для которых “Джихад является высшей формой богослужения, какую только можно предложить Аллаху”.
Именно поэтому, когда тот же император Никифор II Фока (963-969) задумал издать закон, по которому все христианские воины, павшие в боях с мусульманами, автоматически причислялись бы к лику святых мучеников, Церковь, несмотря на все принуждения, категорически воспрепятствовала самой мысли о таком нововведении, как противоречащем самому духу христианства.
Именно поэтому в Константинополе уже в конце VIII века арабским купцам было позволено отстроить мечеть, в которой, как явствует из писем св. патриарха Николая Мистика, пленные арабы даже в самые победоносные для Империи дни могли молиться без какого-либо принуждения их к принятию христианства.
Следует здесь, наверное, сказать несколько слов о сложившемся у исследователей мифе о какой-то небывалой веротерпимости Арабского Халифата, “неизвестной средневековой Европе”. Из чего этот миф складывается и чем обосновывается? Исследователь видит, что несториане и монофизиты, по отношению к которым в Византийской Империи регулярно предпринимались гонения, бежали в мусульманские страны и там жили в этом отношении более благополучно. На основании этого и возникает идея о большей веротерпимости Халифата. Однако исследователь не учитывает тот важный факт, что у монофизита или несторианина в этих двух империях был разный статус. В Византии он был еретиком и его как еретика гнали. В Халифате же он был иноверцем и его никто не трогал, если он не занимался прозелитизмом.
Но по отношению к собственным, мусульманским еретикам в Халифате нередко предпринимались куда более ужасные, кровавые и беспощадные гонения, которые и не снились византийским императорам (В качестве примеров можно привести мутазилитскую михну при ал-Мамуне (IX в.), пыточные казни суфиев в X в., гонения на мутазилитов в XI в., истребление ливанских шиитов в конце XIII в., и мн. др.). А когда, в свою очередь, какой-нибудь мутазилит или саламит попадал в Византийскую Империю, то там он оказывался иноверцем, мог преспокойно ходить в ту же константинопольскую мечеть и никто его никаким гонениям не подвергал. Именно поэтому, например, когда в 969 г. Антиохия была вновь возвращена в состав Византии, большая часть мусульманского населения осталась, тогда как монофизитский яковитский патриарх со всею своею паствою переехал в мусульманский город Диарбекир. В Никейский период едва ли не треть войска православной Византийской Империи состояла из турок-мусульман (скитикон), успешно выступавших в сражениях с римо-католиками. Говорить о том, что их кто-то мог бы притеснить, просто смешно. К концу XIV века в стенах Константинополя был уже целый мусульманский квартал, в котором действовали шариатские суды для подданных императора, исповедующих ислам – большую веротерпимость сложно себе представить!
Так что в действительности по отношению к иноверцам Империя была не менее терпимой, чем Халифат, по отношению же к еретикам Халифат был подчас куда более нетерпимым, чем Империя. Если говорить строго, то в обоих государствах это всякий раз определялось политикой конкретного правителя.
Возвращаясь к нашим святым, хочется отметить одну сложность, с которой пришлось столкнуться в работе над брошюрой. Один из двух самых важных моментов в их жизни — момент уверования во Христа, оказывается не до конца ясным, и действительные причины его теряются среди схематичного перечисления фактов. Поговорил с христианином, услышал Писание, оказался на богослужении, увидел чудо — всё это, на самом деле, не объясняет, что же в действительности их подвигло, что дало им силы изменить весь строй своей жизни и своего ума и целиком повернуть его ко Христу. Довольно мусульман сталкиваются с христианскими чудесами, ещё большее количество читает Евангелие, немало имеют друзей среди христиан, и, не смотря на всё это, ко Христу не приходят.
Таинство обретения Христа не сводится к сумме определённого религиозного опыта, особых обстоятельств и тех или иных внутренних ощущений. Один бывший индонезийский мусульманин, ныне православный священник и миссионер, о котором упоминалось в самом начале работы — о. Даниил (Баянторо), в своём мусульманском прошлом не отличался любовью к христианам. Более того, он имел религиозный диспут с христианином, и победил в нём. Но после этого с ним произошло нечто, после чего он уже не смог жить, как раньше. Ему открылся Христос.
